Оплакиваю Адониса – он мертв
Оплакиваю Адониса…
Но мои слезы не растопят лед,
Сковавший его голову…
Есть авторы, которые самой своей судьбой делаются подлинными героями эпохи и удостаиваются почитания не только как выдающиеся творцы, а как люди, на которых держится мир.
В этот день могло бы исполнится 50 лет Григорию Михайловичу Дашевскому. Поэту редчайшего дарования, знатоку античности, замечательному преподавателю, великолепному аналитику; полиглоту, лауреату литературных премий Мориса Ваксмахера и Андрея Белого.
Он переводил сложнейшие по идеям и материалу, насыщенные эрудицией и парадоксами тексты ХХ века (Ханна Арендт и Фрэнсис Йейтс, Карл Барт и Рене Жирар, Владимир Набоков и Иосиф Бродский).
Он был поэтом, который владел, возможно, «самой лаконичной, самой тихой, но самой твердой русской речью».
«Он был литературным критиком — безжалостным и милосердным, как никто глубоким, но удивительно ясным. Критиком, в котором вместо журналиста говорили мыслитель и педагог».
«Все, кто вспоминает его сейчас, - пишет Михаил Айзенберг, - говорят о какой-то просвеченности его облика, соединяющего в нераздельное единство свойства совершенно противоположные: хрупкость и несгибаемость; смешливость и серьезность; легкость и постоянное титаническое усилие. А еще вспоминают о его неправдоподобном мужестве».
«Это был какой-то бесконечно здравый ум; не просто ясный, но проясняющий — источник света такой силы, что пробивает самый плотный туман. Его взгляд на вещи имел направление (всегда прямое) и скорость, действительно роднящие его со световым лучом».
Одежда ветхая прочнее прежней жизни.
Разъятого былого очертанья
сшивает ночь, как мертвая вода.
Чужая смерть — зерно твоей отчизны,
растущей из могильных изваяний,
из облаков, застывших навсегда.