«„Мороз и солнце — день чудесный!“, как сказано у Пушкина — а я все сижу дома и только об вас вспоминаю, любезные друзья. Грипп все не хочет меня оставить в покое — впрочем, он здесь почти у всех. Спасибо вам за ваши милые письма… <…> Что делать! Против судьбы не пойдешь… и если б человек всегда знал наверное, что ему готовит будущее, он бы поступал гораздо благоразумнее… Нужно покориться, не желать невозможного — и, спокойно сдерживая свои желанья, ждать у моря погоды… Какой я философ стал — а все по милости гриппа!
<…>
Делать — по правде сказать — я ничего не делаю. Для этого нужно спокойствие и уединение — а у меня ни того, ни другого нет. Начал одну вещицу — да только три страницы написал — и остановился».
Из письма Марии и Валериану Толстым. Петербург, 14 февраля 1855 года
Никифор Крылов. Русская зима. 1827 год
© Государственный Русский музей
Корней Чуковский
«Все мысли, какие приходят в голову, вялы, бесцветны, бессодержательны, — мышление не доставляет, как прежде, удовольствия… Хорошая книга не радует, да и забыл я, какую книгу называл прежде хорошей. Раньше, когда находили на меня такие настроения, я их утилизировал, извлекал из них наслаждение, — я носился с ними, гордился, миндальничал, а теперь — просто бессилие и больше ничего. Вот даже дневника не могу вести. <…>
Взял Некрасова. Хромые, неуклюжие стихи, какой черт стихи, — газетные фельетоны!
Идти на улицу, лужи, холодно, не к кому, рожа расцарапана…
<…> На небе вызвездило, ветер большой. Это хорошо. Иначе — туман и гниль. А ведь ей-богу мой дневник похож на дневник лавочника. Какие-то метеорологические заметки, внешняя мелочь…
Ну так что ж? Природой я всегда интересовался (не с эстетической точки зренья, а скорее с утилитарной), а мелочи мне теперь на руку. Довольно я с „крупным“ поинститутничал».
Из дневника. 27 февраля 1901 года
Александр Блок
«Тяжелый день… Вьюга и мороз… Писал к милой».
Из записных книжек. 19 февраля 1915 года
Паоло Сала. Аничков мост на Невском проспекте в сумерках. До 1924 года
© Sotheby’s
Иван Бунин
«…Из Курска не написал тебе потому, что не было марки, — в город не захотелось идти, — я страшно продрог за дорогу до Курска. В вагоне был собачий холод… Да и в Полтаве погода оказалась далеко не весенней; правда, по улицам везде грязь, но холод и ветер ужасные. Вообще вчера вечером я страшно заскучал: погода тяжелая, серая, одиночество, несмотря ни на кого, сильно чувствуется. Словом, я сидел такой кислый и злой, что все удивлялись…»
Из письма Варваре Пащенко. Полтава, 26 февраля 1892 года
Марина Цветаева
«О себе. Живу в холоде или в дыму: на выбор. Когда мороз (как сейчас) предпочитаю — дым. Руки совсем обгорели: сгорел весь верхний слой кожи, п. ч. тяги нет, уголь непрерывно гаснет и приходится сверху пихать щепки, — таково устройство, вернее — расстройство. Но скоро весна и, будем надеяться, худшее — позади. Первую зиму — за всю жизнь, кажется — ничего не пишу, т. е. — ничего нового. Есть этому ряд причин, основная: à quoi bon?
Пробую жить как все, но — плохо удается, что-то грызет. Конечно — запишу, но пока нет мужества, да м. б. уж и времени — начинать: подымать которую гору?? Почти все время уходит на быт, раньше все-таки немножко легче было. Есть скромные радости: под нашими окнами разбивают сквер, весь путь от метро к нам осветили верхними фонарями, вообще — на улице лучше, чем дома. Но — будет об этом и, в частности, обо мне».
Из письма Ариадне Берг. 15 февраля 1938 года
https://arzamas.academy/mag/783-february
