ни почерков не жаль, всё это взнос
в счёт неизбежности, – но слов старинных,
но прежней речи, музыки и слёз!..
Благословясь, отважусь крохоборски
добыть себе на память вороха
отживших слов из нежного подшёрстка
седого тонкорунного стиха.
Себе в любовь, другим в предубежденье,
насмешкам вопреки, хочу посметь
спасти от повседневной дребедени
останки слов, чья маленькая смерть
миров не сотрясла, не распорола,
когда c эпохой наперегонки
иной словарь вломился ледоколом
в течение державинской реки.
Слова, на дно ушедшие колонной,
вы – временем назначенная дань,
но болью настоящей, не фантомной
болит похолодевшая гортань.
Бурун унёс в заглохшие низовья
изломанные лиру и трубу.
Свернувшись, речь готовится к безмолвью –
уснуть улиткой в собственном гробу.
Пройди, зима!.. не замерзайте насмерть,
слова любви, оспорьте свой закат,
вернитесь, пылкость и несообразность
утраченного ныне языка.
Вернись и ты, – пусть нет несовременней
мечты: растрогать словом ледостав, –
великий дар старинного уменья
достать чернил и плакать, что достал...
Майя Шварцман
