Между тем все, что известно об их отношениях, — это сохранившиеся его письма к Ирине, которые видели всего несколько человек (в том числе З. Шаховская и владелец архива писем профессор Р. Герра), а также дневниковые записи Ирины и ее матери, недоступные исследователям и хранящиеся в частном архиве. Да еще есть ее сборник стихов-писем, адресат которых широко известен благодаря тем же биографам.
Итак, “посланница судьбы” звалась Ириной Гуаданини. Она не была роковой женщиной. Мало осталось тех, кто был знаком с ней лично и мог бы дать хоть какое-то представление о том, какой она была в жизни.
8 мая 1905 года по старому стилю, 21 мая по новому, в семье Юрия Гуаданини, сына бывшего тамбовского городского головы и будущего депутата III Государственной думы от монархической партии октябристов, родилась дочь Ирина, а через два года — сын Леонид. В 1911 году И. А. Гуаданини скончался после продолжительной болезни. Что случилось с его сыном Юрием и почему Вера Евгеньевна (мать Ирины) вышла замуж за другого — мы не знаем. Как бы там ни было, но от октябристов Вера Евгеньевна с детьми перешла к их непримиримым врагам — кадетам. Вот так после консервативно-монархической дворянской усадьбы на Тамбовщине Ирина оказалась в либерально-богемной семье москвичей Кокошкиных.
Когда в 1937 году у В. В. Набокова начнется роман с Ириной Гуаданини-Кокошкиной, он станет для него не просто ударом молнии, а продолжением сплетения нитей судьбы. Для семьи Кокошкиных Владимир не некий отвлеченный писатель Сирин или просто интересный мужчина парижской эмиграции, но человек их ближайшего круга. Для Набокова отношения с семьей Кокошкиных имели особый интерес — он собирал материалы для романа (“Дар”), посвященного судьбе поколения отца. Возможно, не случайно герой романа будет тезкой Ф. Ф. Кокошкина. В роду Кокошкиных старших сыновей по традиции называли Федорами. Интересно, что впервые персонажи “Дара”, включая Федора, появятся в рассказе “Круг” (1934). В 1932 году Набоков по приглашению Клуба русских евреев устраивал литературные вечера в Брюсселе и Антверпене, где в то время проживали Кокошкины. Еще одна пропущенная возможность для встречи?!
Кокошкиным на протяжении жизни ряда поколений посвящали стихи многие российские поэты — К. Н. Батюшков (“На смерть жены Ф. Ф. Кокошкина”), Н. И. Гнедич (“В альбом М. Ф. Кокошкиной”), Вяч. Иванов (Ф. Ф. и М. Ф. Кокошкиным. “Блажен, кто в пустыньке недальной...”). Род Кокошкиных прославился знаменитым директором московского театра и драматургом Ф. Ф. Кокошкиным и его прямыми потомками, сенатором С. А. Кокошкиным и посланником в Сардинии и Неаполе дипломатом Н. А. Кокошкиным. За заслуги Кокошкиных в морских сражениям на их гербе были изображены якорь и четыре стрелы. Символы герба станут своеобразными предзнаменованиями судьбы: Федора Федоровича убьют матросы, ворвавшиеся в больницу, где он содержался вместе с другим бывшим членом Временного правительства, кадетом Шингаревым...
По мнению З. Шаховской, Ирина не была красавицей. Да и другие знакомые вспоминали не столько ее внешность, сколько душевные качества — интеллигентность, нервность и неуверенность в собственных силах. Если бы не Иринина застенчивость, она могла бы слыть красавицей. С ее фотографий в книгах о Набокове на читателя смотрит типичная северная итальянка — хрупкая блондинка с миндалевидными глазами и классическим профилем; чувственное начало не выступает наружу, как у женщины-вамп, а горит внутреннем огнем.
Реальная Ирина будет все время возникать в жизни Набокова, переплетаясь с ним нитями судьбы, и он намеренно перенесет этот прием Провидения в свое творчество. Хотя Ирина непосредственно и не станет прототипом набоковских героинь, но, начиная с “Подлинной жизни Себастьяна Найта”, промелькнет по страницам его произведений мимолетным виденьем.
Где лучше всего спрятать письмо, чтобы его было трудно найти? Конечно, в куче других писем. Не имея возможности писать Ирине после разрыва, он начал посылать ей “открытые” письма: он искусно проделывал это, вставляя свои мысли в чье-нибудь письмо в “Подлинной жизни Себастьяна Найта”: “Прощай, бедная моя любовь. Я никогда тебя не забуду и никем не смогу заменить. Нелепо пытаться уверить тебя, что ты была моей чистой любовью, а эта, другая страсть — всего лишь комедия плоти. Все — плоть и все — чистота. Но одно говорю наверное: с тобой я был счастлив, теперь я несчастен с другой. Стало быть, жизнь продолжается. Я буду шутить с приятелями в конторе, радоваться обедам (пока не получу несварения), читать романы, писать стихи, следить за акциями — словом, делать все, что делал всегда. Но это не значит, что я буду счастлив без тебя... Каждая мелочь, которая напомнит мне о тебе, — неодобрительное выражение мебели в комнатах, где ты поглаживала подушки дивана и разговаривала с кочергой, каждый пустяк, на который мы оба смотрели, — будет вечно казаться мне половинкой скорлупки, половинкой монетки, вторую половину которой ты унесла с собой”. Все другие письма, из более поздних романов Набокова, — такие же послания к ней.
Его письма к Ирине — это строчки из романов. Ее к нему — это единственный изданный сборник ее стихов “Письма”. Стихи неровные, уступающие стихам многих современниц-эмигранток, но каждый листок сборника — это неотправленное письмо, кусочек судьбы.
Самый большой дар, который принесла ему любовь к Ирине, — невероятное вдохновение, позволившее находящемуся на грани нервного срыва человеку написать один из лучших своих романов, изменивших отношение к нему критики: раньше он был “талантливый трюкач-формалист”, “холодный обозреватель жизни”, “переводчик европейской литературы”, теперь стал “прижизненным классиком русской литературы”. Написал бы Набоков без этой любви “Дар”, начатый еще в 1936 году в Берлине? Да. Но это была бы другая книга. После “Дара” “подающий надежды” писатель Сирин превратился в писателя-классика Набокова.
Унесенные ветром революции, Владимир и Ирина не обрели счастья друг с другом...
Русина Волкова "Судьбы сплетенья"
http://magazines.russ.ru/neva/2012/5/v12.html