Кто не обласкан, кто не утолен
Ее ладонью смутно-голубою?
А под плащом у Ночи спрятан сон.
Волшебница! Смягчай разлад упорный
И острые, дневные раны лжи.
Горячий лоб – овей косою черной!
Усталого – объятьем освежи.
В лесах у Ночи – кто не снимет маски?
Глаз золотой уставила сова…
Раздолье, мрак… И, под смычком у ласки,
Душа поет и царствует, жива!
А там, в кустах – иной, неутоленный,
Разбужен тьмой и свежестью певец;
И в брызгах трелей боль людских сердец
Понятна всем… и даже ветке сонной!
Свод неба – храм. Там врезана на дне
Святая Книга золотом и сталью;
Всевластно полночь говорит во мне!
Пронизан прах безмолвием и далью.
Но, осмелев, цветы земные льют
Иной, душистый бред – про Чаровницу!
И золотую грезу – колесницу
Два плавных черных лебедя влекут.
Ночь! Поступь Тайны, жутко молодая.
Бездонный кубок, черный с серебром.
Волна сияний, трепетно-живая.
Ночь! Ты тройным пленяешь колдовством:
Ласкающая – вольная – немая!
Перевод с французского Ивана Тхоржевского
НОКТЮРН
Ночное празднество в Бергаме. Оттого ли,
Что мягким сумраком весь парк заворожен,
Цветам мечтается, и в легком ореоле
Холодная луна взошла на небосклон.
В гондолах медленно подплыв к дворцу Ланцоли,
Выходят пары в сад. За мрамором колонн
Оркестр ведет Люли. При вспышках жирандолей
Бал открывается, как чародейный сон.
Сильфид, порхающих на всем пространстве залы,
Высокой пошлостью пленяют мадригалы,
И старых сплетниц суд не так уже суров,
Когда, напомнивши о временах Регентства,
Гавотов томное им предстоит блаженство
В размеренной игре пахучих вееров.